Две Руси
Полоцкая война 1562-1570 гг., очередной русско-литовский конфликт, возникший из-за неразрешенных прежде противоречий двух государств, претендовавших на доминирование в Восточной Европе, имела, пожалуй, непреходящее значение и для обеих держав, и для всего региона в целом. Попытка Великого княжества Литовского вернуться к активной внешней политике и вмешаться в процесс раздела «ливонского наследства» обернулись для Вильно горьким разочарованием. Ни общество, ни государство Литвы оказались неготовы к этому и, ввязавшись очертя голову в эту борьбу, очень быстро показали свою неспособность к напряженной, упорной, требовавшей мобилизации всех сил и средств для достижения успеха в этой борьбе.
«Литовско-Русское государство, – писал М.К. Любавский, – создавшееся из более устойчивого общественного материала, оказалось менее устойчивым в борьбе за самостоятельное существование, чем государство Московское». Польские права и вольности, продолжал дальше историк, способствовали ослаблению, разложению литовской государственности, препятствовали развитию сильной централизованной власти, лишая ее необходимых инструментов и средств для противостояния восточному соседу. Как результат, отмечал он дальше, в критические минуты, когда требовалось приказывать и повелевать из центра, эти вольности вынуждали Сигизмунда II «сеймовать со «станами» и приглашать их к добровольным жертвам на алтарь отечества», однако «воспитанные в областном и вотчинном, а не общегосударственном патриотизме, землевладельцы предпочли пожертвовать не «горлами» своими и «статками», а самостоятельностью своего государства, дабы с меньшим «накладом» давать отпор неприятелю».
Быть может, кое-что в этой оценке причин неудачи Великого княжества Литовского в Полоцкой войне сегодня покажется натянутым и даже ошибочным, однако, на наш взгляд, главное было верно уловлено историков – литовская государственность в 50-х – 60-х гг. XVI столетия провалила экзамен на зрелость, а история не дала ей возможность пересдачи. Русское же государство, напротив, прошло этот экзамен и не сломалось под грузом еще более тяжелых проблем, чем те, с которыми столкнулось Великое княжество Литовское. И самое удивительно в этом то, что, в принципе, и Москва, и Литва как государства сложились на одной и той же исторической «почве», имея своим предшественником средневековую Русь и в своем развитии прошли в общем схожие этапы – до поры до времени.
Если попытаться определить, где находится та точка невозврата, когда исторические пути Руси литовской и Руси московской разошлись, то, пожалуй, мы бы поставили на 30-е – 40-е гг. XV столетия, ознаменовавшиеся для Москвы «Войной из-за золотого пояса» между Василием II с одной стороны и его дядей Юрием Дмитриевичем и сыновьями Дмитрия Юрьевичами с другой, а для Литвы – междуусобицей 30-х гг. того же столетия за наследство великого князя Витовта. И если по итогам своей усобицы Москва окончательно встала на путь постепенного формирования политических и социальных структур земско-служилого государства, то в Великом княжестве Литовском ситуация начала развиваться в другом направлении.
Как писал С.В. Полехов, «в начале 40-х годов XV в. центральная власть в ВКЛ оказалась в трудном положении, столкнувшись как с внешними угрозами, так и с неповиновением собственных подданных». И, чтобы выйти из этого затруднительного положения, она пошла на серьезные уступки своим подданным, прежде всего крупной землевладельческой знати и городам через раздачу земель и привилеев она сумела укрепить свое положение. И хотя и Русское государство, и Великое княжество Литовское в равной степени относились в раннемодерным «лоскутным» («composite») государствам, в которых успешность действий верховной власти во многом предопределялась ее способностью находить общий язык и компромиссы с влиятельными группами и кланами как в центре, так и на местах, дальнейший ход событий показал, что Рюриковичам это удавалось не в пример лучше, нежели последним Ягеллонам.
Как результат, Москва сумела создать более эффективный военный механизм, нежели Литва, и, начиная с конца XV в. мы видим череду поражений и неудач, которые раз за разом терпит Вильно в противостоянии с Москвой. И что с того, что в отдельных боях и сражениях (что под Оршей в 1514 г. или спустя полсотни лет на Уле), особенно в ходе «малой» войны на пограничье, литовцы и поддерживавшие их поляки могли одерживать победы над русским ратями. Это успехи имели лишь ограниченный, тактический характер, не меняя в общем неблагоприятный ход боевых действий что 1-й Смоленской войны 1512-1522 гг., что Полоцкой войны 1562-1570 гг.
Порядок бьет класс, и ход этих обеих войн, поразительно схожих друг с другом (и там, и там большому, имеющему стратегическое значение, успеху русских полков последовали тактические удачи литовцев, впрочем, не менявшие коренным образом неудачного для Литвы хода боевых действий, в результате чего Москве удавалось удержать главное приобретение – в 1522 г Смоленск, в 1570 г. – Полоцк) только подтверждает это правило. Литовская военная машина, как оказалось, имела недостаточный запас прочности и была работоспособна лишь на коротких дистанциях, тогда как московская держала удар и была способна не только к кратковременному спурту, но и к долгой, изнурительной борьбе.
И хотя Москва столкнулась в ходе войны с серьезными проблемами, не только внутренними, но и внешними (сказалась, на наш взгляд, неправильная расстановка внешнеполитических приоритетов в середине 40-х гг. XVI в.), тем не менее, заложенного в московскую политическую, экономическую, социальную и, само собой, военную подсистемы запаса прочности хватило и на то, чтобы успешно завершить Казанскую и Астраханскую войну, и на войну Свейскую и Ливонскую, а на оставшееся – переиграть по очкам Литву в войне Полоцкой, а Крым – в «Войне двух царей». И даже рискованный опричный эксперимент не оказал рокового влияния на способность Москвы вести напряженную войну на два фронта (во всяком случае, до начала 70-х гг.).
Литва на такое долгое напряжение оказалась неспособной и рухнула под тяжестью оказавшегося непомерным для нее груза великодержавных амбиций. «Нельзя сказать, – отмечал в своем исследовании А.Н. Янушкевич. – что княжество не обладало необходимым потенциалом для ведения успешной войны с Московским государством». Дело было в другом, продолжал историк свою мысль, в то, что «власти не смогли как следует распорядиться им и наладить эффективную организацию вооруженных сил и военно-оборонительных мероприятий (что было связано с особенностями политического и государственного устройства Великого княжества). Чрезвычайно низкая исполнительная дисциплина, отсутствие воли и решимости при принятии решений стали яркими показателями кризиса власти».
Возможно, переломить ситуацию могла бы личность великого князя (примером тому может быть судьба Стефана Батория, воина и полководца, настоящего военного вождя), но последний Ягеллон, Сигизмунд II Август, как оказалось, не был тем государем, который смог бы вдохнуть жизнь в мертвеющее тело Великого княжества Литовского. Проявленное им безразличие, если не сказать более того, к ведению войны для Великого княжества, которое представляло собой довольно рыхлую «конфедерацию» отдельных земель с развитым чувством «областного партикуляризма» (термин С.В. Полехова), оказалось смертельным. Полоцкая война поставила точку в его существовании как политического субъекта. И, пожалуй, это был совсем не тот результат, к которому стремился Иван Грозный.
Великое княжество Литовское было привычным, хорошо изученным противником, а вот Речь Посполитая как «единое тело», состоящее из двух государств, Литвы и Польши, а по сути одного, польского, поглотившего литовское, было противником в известном смысле новым, к которому еще нужно было приноровиться. И этот итог Полоцкой войны имел для дальнейшей судьбы Восточной Европы, судя по всему, надо полагать главным следствием Полоцкой войны. Люблинская уния, заключение которой было бы невозможно без этой войны, коренным образом изменила расстановку сил в регионе, и последствия этой перемены будут сказываться спустя многие десятилетия и даже столетия.
Виталий Пенской
#ВКЛ_Польша@zloi_moscovit #Россия_16_17вв@zloi_moscovit
